Любовь - яд [СИ] - Ульяна Соболева

— Давайте уточним — в течении этой недели вы испытывали боли в пояснице?

Я кивнула ему, давая понять, что именно он должен отвечать.

— Да, но терпимо.

Я быстро набросала на листе бумаги:

"Не задавай вопросов, просто делай то, что я скажу"

Подвинула к нему лист и ручку.

— У вас болит справа или слева?

— Везде болит.

"Какого черта ты вытворяешь?"

— Температура за это время поднималась, вы ощущали жар в теле?

— Смотрю на вас, Анечка, и ощущаю. Особенно в нижней части.

"Пытаюсь тебя отсюда вытащить"

— Чернышев, мы уже договаривались с вами.

— Вы сказали, а я не соглашался.

"Не выйдет. Уходи пока не поздно. Уволься, скажи что трудно. Оставь эту затею"

— Откройте рот и покажите язык.

— Вы будете осмотр всего тела делать или только горла?

"Поздно, механизм запущен. Я должна попробовать, без тебя не уйду"

— Всего тела, Чернышев, и без пошлых шуточек, ясно?

"Уходи, я сказал. Как тебе вообще эта идея в голову пришла?"

"Я же сказала, что ждать не буду. Я не могу без тебя, Чернышев"

"Дура, куда лезешь?"

Он снова сжал мою руку до боли, а я закрыла глаза, слезы наворачивались, и я уже не могла их остановить.

"Люблю тебя!"

"Знаю! Уходи!"

"Нет! Только с тобой"

— Температура повышенная, сейчас померяем давление.

"Ради чего такой риск? Зачем? Ты с ума сошла?"

Я открыла сумочку и достала фотографию дочери, протянула ему. Он взял дрожащей рукой. Время остановилось. Еще никогда я не испытывала такое острое желание прочесть его мысли немедленно. Артур посмотрел на оборот фотографии.

"Танюшке здесь исполнилось три месяца, и она очень ждет своего папу"

Артур погладил фотографию указательным пальцем, поднес к глазам, и я замерла в ожидании. Когда он посмотрел на меня, мое сердце дернулось и защемило. В его глазах — нежность. Непередаваемая словами, ошеломляющая нежность и восторг дикий, первобытный. Казалось еще мгновенье, и он завопит.

— Давление высокое. Вы должны побольше отдыхать. Никаких стрессов. Дайте я вас осмотрю.

Я встала из-за стола и подошла к Артуру.

— Поднимите рубашку. Здесь болит?

Дверь резко открылась и я даже не успела испугаться, краем глаза увидела, как Артур проворно схватил со стола записку и сжал в кулаке. Физиономия дежурного появилась в проеме, он посмотрел на нас обоих:

— Все нормально?

— Нормально. Вы, почему без стука заходите? Как к себе домой? Я больного осматриваю, обождите за дверью.

— Так не положено вам самим тут…, - пробормотал дежурный, он опешил от моей резкости.

— Положено, не положено, может, за меня осмотр проведете?

— Ладно, если что зовите.

— Естественно. Чернышев, здесь болит?

Дверь захлопнулась. Я надавила на спину чуть ниже пояса.

— Здесь болит…Анечка. От счастья.

Он приложил мою ладонь к своей груди — сердце билось как бешенное. Мы посмотрели друг другу в глаза, и вдруг он резко дернул меня к себе. Наши губы встретились так внезапно, что у меня голова закружилась, подогнулись ноги, дышать стало невыносимо трудно. Его губы такие жесткие и сочные одновременно. От счастья сердце перестало биться. Артур выпустил меня из объятий внезапно, и я пошатнулась. Из груди рвались рыдания.

"Когда уходим?" — написал на мятом клочке бумаги. И я поняла, что победила. С триумфом ответила:

"Через две недели"

"Как?"

"На скорой, при переезде в больницу"

"Пашка?"

"Да. Ты со мной?"

"У меня есть выбор?"

"Она так на тебя похожа"

"Моя дочь" — на дрожащих мужских губах гордая улыбка.

Артур подвинул ко мне фотографию Танюши, потом порвал записку на мелкие кусочки и съел прямо у меня на глазах. Я даже удивиться не успела.

— Через два часа я дам вам новую порцию антибиотика. Можете идти, Чернышев.

— Жаль, я бы тут с вами на всю ночь остался.

Я пошла к двери и вдруг почувствовала, как его руки обвили мою талию сзади, я прижалась к нему спиной и закрыла глаза. Секунды счастья, дерзкие, наглые, ворованные секунды. Дикий риск и бешеный адреналин.

— Думал о тебе каждую минуту, маленькая, — прошептал так тихо, но я услышала сердцем.

— Вы свободны, больной.

Я оторвалась от него таким невероятным усилием воли, что душу на части разрывало. Распахнула дверь.

— Когда у вас тут обед привозят?

Дежурный отложил газету:

— Через четверть часа. Проголодались?

— Еще как, — за меня ответил Артур, и от его слов кровь бросилась мне в лицо. Я знала, что он имел ввиду. Чернышева не изменит даже тюрьма. Несмотря на всю трагичность нашего положения, я улыбнулась. Он неисправим.

Я пребывала в странной эйфории. Наверное, то же самое испытывает человек, когда посреди пустыни ему удается добыть глоток воды и хоть он понимает, что скоро эта живительная влага закончится, и он снова начнет умирать от жажды, он радуется каждой выпитой капле.

Я уже собиралась домой, последний раз обошла всех пациентов. Дала обезболивающее Ветлицкому и парню с переломанным пальцем. Как вдруг появился Рыжов.

— Анечка, Григорий Сергеевич за вами прислал, он вас ожидает у себя в кабинете.

Я бросила взгляд на Артура. Тот не смотрел на нас, он постукивал подушечками пальцев по тумбочке. Ветлицкий многозначительно присвистнул.

"Началось" — подумала я.

Сегодня подполковник Фомин Григорий Сергеевич пребывал в гораздо лучшем настроении, чем когда мы с ним беседовали в последний раз. Он вежливо поздоровался, галантно предложил мне чашку чая. Я отказалась. Такие резкие перемены мне не нравились.

— Как ты устроилась, Анечка? Слышал, что уже успела влиться в наш маленький коллектив? Семеныч доволен тобой, сегодня с ним разговаривал. Сказал толковая медсестра, несмотря на то, что молоденькая.

— Стараюсь, Григорий Сергеевич. Я ведь на врача хочу дальше учиться.

— У тебя непременно все получится, Анечка. Ну, так как рабочий день прошел? Слышал у тебя теперь новый пациент? Как себя ведет Чернышев?

Я насторожилась. Что это? Просто любопытство или дежурный доложил о том что уединились?

— У него острая форма пиелонефрита. Ждем анализов из лаборатории.

— Я не о здоровье интересовался, а о самом больном. Как ведет себя? Чернышев довольно опасный преступник и совершенно непредсказуемый человек. Ты справляешься?

— Да. Со мной они вроде все вежливые.

Григорий Сергеевич набросил плащ.

— Давай я домой тебя подброшу, по дороге поговорим.

Я не смела отказаться. Мне нужно было втереться к нему в доверие, чтобы расслабился, стал откровеннее.

— Ой, спасибо. Если только вам по пути.